Владимир Глазков: Хочу, чтобы счастливых людей после нашего спектакля стало больше
В Театре имени Веры Комиссаржевской 29 января состоялась премьера комедии «Сегодня или никогда». Спектакль по пьесе Валентина Красногорова поставил режиссер Владимир Глазков, хорошо известный зрителям по постановкам в Театре на Литейном, Театре эстрады, Театре комедии и других. А имя драматурга Валентина Красногорова давно и прочно закрепилась в афишах театров России и зарубежья. Многие его пьесы стали театральными хитами и переведены на иностранные языки, звучат на радио и телевидении, получили призы на международных театральных фестивалях.
«Сегодня или никогда» — история двух семей, любовного «четырехугольника», где каждый – муж или жена, любовник или любовница. «Петербургский авангард» публикует интервью Владимира Глазкова в связи с премьерой этой комедии, которую можно будет также посмотреть 4 и 22 февраля.
Считается, что вы — комедийный режиссер. Почему вы выбрали эту — легкую на первый взгляд, и трудную с другой стороны — стезю, к которой и отношение коллег снисходительное? А ведь сделать хорошую комедию очень сложно….
На самом деле, так не все режиссеры считают, а те, которые попытались и у них ничего не вышло… Это как в басне «Лиса и виноград»: «на взгляд-то он хорош, Да зелен — ягодки нет зрелой: Тотчас оскомину набьешь». И даже если посмотреть награждение премией «Оскар», то единственный комедийный фильм за всю ее историю — «Тутси» — получил десять номинаций, но в итоге — только одну победу за лучшую женскую роль второго плана (Джессика Лэнг). Даже Чаплин, дважды обладатель внеконкурсного почетного «Оскара», в итоге получил эту премию в 1972 году со следующей формулировкой: «за бесценный вклад в то, что в этом веке кинематограф стал искусством».
Притом я смотрю, допустим, серьезные фильмы Лукино Висконти или Пьера Паоло Пазолини как на интересную историю, историю кинематографа, и смотрю немного издалека… А на Чаплина смотрю и детям показываю: они хохочут, и я понимаю, что он навсегда. Я воспитывался на французском кинематографе, на комедиях Луи де Фюнеса, Пьера Ришара, Жана-Поля Бельмондо. Тогда СССР дружил с Францией, у нас появилось французское кино, нам подарили Фантомаса, фильмы с Пьером Ришаром в бесплатный прокат — и это было тогда глотком воздуха, какой-то другой жизнью в эпоху железного занавеса…
В чем заключается режиссерское счастье, по-вашему?
Любой спектакль состоит из трех составляющих. Первая — пьеса, вторая — артист, а третья — зритель. Режиссер не упомянут, потому что он помогает всю эту историю сочинить, придумать, сделать, а артист выходит и зрителям это транслирует. Петербургский зритель немного избалованный. Когда приезжаешь в провинцию или даже в Москву, нам говорят: «Ребята, какие вы потрясающие!». Да и артисты там играют по-другому. Недавно здесь, в Санкт-Петербурге, в Театре эстрады мы выпустили спектакль «Играем Фигаро», который очень трудно репетировали. Первый показ был очень сложным, а на втором уже кричали «бис», «браво»! А у тебя слезы стоят в глазах, потому что зрители тебя так любят: они за два часа посмеялись, отдохнули, задумались, попереживали, обалдели от того, что тут произошло — то есть прожили маленькую жизнь. И я понимаю, что мы подарили им праздник.
А в Калуге я был на одном из своих спектаклей, где какой-то мужик, посмотрев спектакль, донимал свою жену: «А когда следующий спектакль?» — «Завтра» — «Пойдем? Только давай не на третий ярус, давай в партер, мы что, не можем себе позволить? Я хочу это все посмотреть вблизи, это же класс! Я так не хохотал давно!» — «Я с трудом достала билеты! Ты думаешь, я специально купила на третий ярус? Там уже на месяц вперед все билеты проданы!». И когда звонит знакомый, который хочет попасть на спектакль, мне приходится просить директора, чтобы тот лично выписал места — вот тут я понимаю: это режиссерское счастье…
Вы всегда смотрите спектакль по-режиссерски?
В каком-то интервью мой учитель Георгий Александрович Товстоногов, когда ему говорили что-то про гениальность, сказал: «я вам открою тайну, которую всю жизнь от всех скрывал: дело в том, что я вообще не режиссер. Я всю жизнь воспитывал в себе идеального зрителя»… Когда режиссер ставит спектакль, он должен быть вместе с артистами. А потом, на прогоне, нужно себя «отодрать» от погружения в материал и посмотреть на всё глазами врага. То, что не понравилось – нужно вырезать, переделать. Я видел множество режиссеров, которые не замечали, что артисты у них играют одно, а в их воображении свой спектакль, они за артистами «доигрывают».
Важно ли, чтобы у актеров, играющих комедию, было чувство юмора? Или режиссер все поставит?
Прикрыть кого-то чем-то можно. Существуют чаплинские кидания тортом, гэги, штампы. Можно придумать что-то, что будет работать вместо артиста. Но это возможно, если маленькая роль и есть хотя бы три-четыре человека, которые тащат весь спектакль на себе.
Я очень люблю, когда спектакль придумывается вместе. Это не значит, что ты приходишь неподготовленным на репетицию. Нет, ты предлагаешь, заводишь фантазию артиста, а потом — отбираешь нужное. Как у Толстого в «Войне и мире»: Кутузов не командовал сражением — он просто разрешал все то, что было полезно для сражения, и запрещал все, что было не к пользе русских войск.
Так же и режиссер: выслушав и посмотрев все то, что предлагают артисты, может что-то принять, а от чего-то отказаться. Иногда приходится отпустить сцену, и она может сложиться сама собой, но только в том случае, если от артистов идет энергия и фантазия. Когда они придумывают, сочиняют, когда они играют — это живое. Но поскольку режиссер смотрит как бы со стороны, он может видеть, куда история движется. Порою задача режиссера состоит лишь в том, чтобы чуть помочь, а потом – опа! – все получается. У меня было несколько случаев, когда у артистов создавалось ощущение, что они сами весь спектакль сочинили. Мне нравится, когда они так думают: от этого играть им хорошо, комфортно, а зрители получают живую реакцию каждый раз.
Что вам не нравится в современном театре?
Я не люблю то, что Товстоногов называл «прибалтийским символизмом»: когда сидят критики и разгадывают — что бы это значило? А! Вот эта красная тряпка — кровь, внутренняя борьба, и жизнь уходит по капле… В результате получается некий кроссворд, ассоциативный символизм, который процветает сейчас в Первопрестольной, да и у нас местами тоже. И вот сидят критики и разгадывают, а кто-то рядом всхрапывает… И я храпуна не осуждаю: это не значит, что он плохой зритель. Он пришел, открылся — а ему ребус, загадки загадывают. «Да ну этот театр, я лучше дома кроссворд разгадаю… — думает зритель. — Или эффекты эти… Да я лучше посмотрю «Аватар» или еще какой-то фильм со спецэффектами…»
Чем для вас привлекательна драматургия Валентина Красногорова?
У Валентина Красногорова — хорошие диалоги и язык. Он как бы ведет разговор «из зрительного зала», и в то же время там есть своя поэзия. Он чувствует юмор, понимает законы жанра. Это почти французская история: муж-жена-любовник-любовница. Но она погружена в наш быт и написана где-то в 1990-е годы, когда денег не было, делали кровать из двух матрасов. Мы немного убрали временной налет и сделали пьесу вневременной и даже вненациональной, впустив туда зону воображения, потому что все мы живем не только в реальности, но и в мире каких-то наших фантазий.
Если человек собирается разводиться с женой, и она — тоже, то у них есть иллюзии по поводу того, что после развода наступит совершенно другая жизнь. И у нас есть пространство некой квартиры и пространство мечты героев, куда они выходят, когда быт начинает их душить. Или они уносятся фантазиями куда-то, вспоминают, как все хорошо начиналось и обещало прекрасную чистую светлую жизнь. И вот в этом пространстве — они же актеры, они же — и персонажи: все перемешивается.
Почему вы выбрали именно эту пьесу Красногорова?
Красногорову удалось какие-то глубокие и философские мысли свести к простым вещам. Один из героев пьесы ссылается на некоего ученого, который открыл, что семейная жизнь — как чайник. Если ты его просто поставил, то он не будет нагреваться, остынет. И семейная жизнь также со временем остывает. И вдруг его собеседник, другой герой, говорит: «Слушай, а если чайник к розетке подключить? — элементарная мысль! — Он же будет кипеть?». То есть, если к браку подключить энергию, ее все время питать, если помнить, что ты женился на хорошенькой чудной и замечательной женщине, которая теперь стала такой — в этом твоя вина или заслуга. Или твой муж ведет себя так, что у вас все рассыпается — тоже неслучайно. Вот они оба сидят и смотрят телевизоры — каждый свою передачу — и никаких проблем, пересечений нет. «Чайник» все время остывает, а в него нужно все время энергию вбрасывать: делать какие-то маленькие подарки, приятные вещи, иногда на все наплевать и вместе куда-то уехать…
Это попадает и в меня, как в человека: пока спектакль сочиняешь, еще что-то делаешь, занимаешься со студентами, — у тебя собственные дети и жена, которым тоже нужна твоя энергия, твой «чайник», твои забота и внимание… И вдруг ты спотыкаешься об это на чужом примере, хотя говорят, что чужой опыт ничему не учит. Нет, чему-то учит. А кто-то сидит в зрительном зале со своей женой и понимает, что эта история тоже про него. И если в этот момент случится такое, что кто-нибудь из двоих скажет: «А давай после спектакля пойдем в кафе. Или в ресторанчик, или просто вдвоем прогуляемся? Дети сами спать лягут, не маленькие», — это уже счастье. Благо Театр Комиссаржевской в центре, рядом — Марсово поле, Летний сад — есть где прогуляться в Санкт-Петербурге, город посмотреть…
Если, благодаря спектаклю, кому-то захочется немножко побыть вдвоем и чего-то вернуть (то, что в нас было и в нас живет – оно никуда не делось) — значит, энергия снова подключилась. А я желаю всем добра, любви и счастья. Кто-то занимается политикой, выборами, пытается изменить мир, страну… Конечно, нельзя стоять в стороне и жить в болоте, но в этом мире все взаимосвязано: если ты что-то поменяешь в себе даже для близкого человека, значит ты начинаешь отапливать пусть не вселенную, а людей, которые с тобой соприкасаются. Потому что от счастливых людей счастье распространяется. И я хочу, чтобы счастливых людей после этого спектакля стало больше.
