Георгий Корольчук: Актерская профессия — это аномальное существование человека
Сорок лет назад пришел в театр ныне народный артист России Георгий Корольчук. В последние годы он больше занят режиссурой, поставил спектакли «Утоли моя печали», «Недалеко от бога», «Страсти по дивану»… Это прозвучит пафосно и старомодно, но наберусь смелости сказать: Корольчук — совесть этого театра, человек, к которому идут за поддержкой, у которого ищут ответы на самые наболевшие вопросы. Мы встретились с Георгием Алексеевичем, чтобы задать вопросы — не о юбилее, потому что все юбилеи кажутся ему глупостью, а о сути актерской профессии.
— Когда вы заканчивали театральный, для вас было очевидным то, что вас возьмут в этот театр?
— Я о таком никогда не думаю: возьмут — не возьмут, мне и так было хорошо на свете, и сейчас хорошо. Но по прошествии времени я понял, что меня кто-то или что-то ведет по жизни и все складывается само собой. Я случайно поступил в Театральный институт. Вовсе не потому, что жаждал быть артистом: я работал на заводе и хотел стать технарем, как мой отец. Но моя мама — художница — посоветовала мне сходить на пробы в фильм «Кто придумал колесо», там были нужны большие красивые мальчики, а я всегда был маленьким, просто клоп! Но я смелый парень и потому пошел. И меня утвердили на главную роль, оказалось, что им такой и нужен был. Ну а потом уж мне посоветовали поступать в театральный, мне не хотелось, я хотел в армию пойти — это было интереснее. Но в армию не получилось: Рубен Сергеевич Агамирзян взял меня на свой первый актерский курс.
— Вы помните свой первый спектакль в этом театре?
— Помню, в спектакле «Амнистия» я озвучивал младенца в люльке. Наталья Орлова качала ее на авансцене, а я сидел в оркестровой яме и кричал «уа-уа!».
— Что для вас сейчас актерская профессия?
— Анализ. Я анализирую то, что происходит. Моя актерская судьба сейчас складывается так, что я мало играю, а больше ставлю спектакли. А вообще-то актерская профессия — это аномальное существование человека, это дает возможность быть или казаться не тем, кто ты есть, впускать в себя чужие души. Актерская профессия полностью поглощает человека, и если нет ролей, то человек впадает в депрессию, потому что никакой другой компенсации актер найти не может.
— И даже в личной жизни?
— А какая личная жизнь у актера? Ее в принципе нет, это чистый вымысел. Конечно, бывают исключения, когда актеры счастливы в браке, да еще с актрисами, вот мы с моей женой Ольгой — счастливы, но мы шли к этому долго и трудно. Мне думается, что в сравнении с людьми других профессий актерские семьи всегда очень несчастные и некрепкие. Потому что актеру не нужна семья, его основное место здесь, в театре, в его вымышленном мире. Жизнь актера — это уход от реальности, и уходить от реальности ему надо как можно чаще и лучше всего — под аплодисменты.
Елена Симонова: Когда я пришла в театр — не умела плакать
Заслуженная артистка России Елена Симонова служит в Театре им. Комиссаржевской 25 лет. Елена — одна из самых интересных петербургских актрис. Неожиданная, страстная, она может быть умопомрачительно смешной, как в спектакле «Дон Жуан», где ее героиня — деревенская дурочка — наряжается в выловленный в реке полиэтиленовый пакет, а может быть и глубокой, содержательной, трогательной. Елена с удовольствием вспоминает свои первые шаги на сцене Комиссаржевки.
— Я пришла сюда на втором курсе института, тогда репетировали спектакль «Ходжа Насреддин» и мы с однокурсницами должны были играть жен в гареме. Все было безумно интересно: мы приходили на репетиции, нам сшили костюмы, сделали грим, мы ужасно волновались… Эти ощущения от первого выхода на сцену можно сравнить с рождением первого ребенка — память осталась на всю жизнь. Потом в этом спектакле я сыграла свою первую большую роль — Зульфию, мне пришлось играть любовь с Борисом Соколовым. Это было очень страшно! Я перепугалась, когда узнала, что нам надо будет целоваться и проявлять какие-то нежности. Помню, Борис Михайлович лежал, а режиссер меня попросил: «Лена, потрогай его сексуально», но какое там «потрогай»! Я боялась к нему даже приблизиться. У нас был такой пиетет перед старшими коллегами, в нынешних молодых я его не вижу.
— Чем нынешняя Елена Симонова отличается от той, что когда-то пришла в театр?
— Ну, например, когда я пришла в театр, то не умела плакать. В детстве я плакала на заказ. Меня ставили на стул и говорили: «Леночка плачет», — и я рыдала. А позже со мной что-то случилось, и я перестала плакать, так что если другие женщины плакали на сцене, то мне они казались просто гениальными. Самой же приходилось мазать глаза мылом или луком! Но сейчас я научилась плакать.
— Вас устраивает все, что вы играете?
— Мне хотелось бы больше эксперимента. Но должна сказать, что театр с уважением относился к экспериментам в моей личной жизни, когда я позволила себе такую роскошь — родить двух детей. Поэтому я с терпением и уважением отношусь к поискам художественного руководства.
— А чего бы вам хотелось?
— Новых интересных режиссеров и интересной работы с партнерами.
— Что для вас Театр Комиссаржевской сейчас?
— Дом — ведь этот театр наполнен моей энергетикой, здесь много любимых мною людей, здесь я имею статус, свой репертуар, у меня теплые отношения не только с моими коллегами, но и с осветителями, монтировщиками, гримерами. Отсюда я уходить не хочу.
Вечерний Петербург, 21 июля 2010. Материал подготовила Виктория Аминова