Санкт-Петербургский Курьер, октябрь 2019
МЫ ЖИЛИ ВСЕ И ЛЕГЧЕ И СМЕЛЕЙ…
о заведующем музыкальной частью Театра им.В.Ф.Комиссаржевской
Владлене Неплохе
Мало кто знает, что в театре есть такая удивительная должность – заведующий музыкальной частью. Что делает этот человек и для чего он нужен? Редко какой спектакль обходится без музыкального оформления, ибо музыка – это дыхание спектакля, ритм сердца спектакля, в конце концов, его атмосфера.
Он начинал свою музыкальную деятельность талантливым контрабасистом, играл в оркестрах Александра Вепринского (с 19 лет), Александра Блехмана, Иосифа Вайнштейна,. Это был период, когда запрещали играть иностранные вещи, «время, когда разгибали саксофоны» и говорили, что от саксофона до ножа один шаг…
Владлен Неплох работал в оркестре народных инструментов Ленгосэстрады, ансамбле под управлением Рудакова и Нечаева, в Грузинской филармонии руководил грузинским ансамблем, играл в Государственном ансамбле Сибири в Красноярске. С 1988 г. преподает в Школе искусств им.Ростроповича. Имеет учеников, ставших профессиональными музыкантами.
А в 1985 году Владлен Шмеркович Неплох (ныне — заслуженный работник культуры) начал свою деятельность в Театре им. В.Ф. Комиссаржевской. Он пришел в оркестр театра контрабасистом, а с 1996 года стал заведующим музыкальной частью. Его уникальная образованность в области музыковедения сопоставимы с познаниями в области литературы. Ему принадлежит музыкальное оформление множества спектаклей театра, среди которых: «Доходное место», «Живой товар», в постановке И.Коняева, «Страсти по дивану», «Тише, афиняне!», «Утоли моя печали…» в постановке Г.Корольчука, «Театр», «Про Любовь» в постановке М.Бычковой, «Двенадцать месяцев» в постановке Т.Абросимовой, «Бесконечный апрель» режиссера И.Латышева, «В одном департаменте» режиссеров Ю.Стромова и Г.Корольчука и др.
Виктор Новиков, художественный руководитель Театра им.В.Ф.Комиссаржевской:
«Его доброта уникальна. И я редко встречал музыканта, который бы знал всего Пушкина наизусть. Человек этот разносторонне талантливый. Он был одним из уникальных музыкантов, которые играли в первых джазовых оркестрах – и в Тбилиси, и в Петербурге (с Голощекиным и многими другими музыкантами), его музыкальный багаж бесценен. У него есть еще одна профессия: он делает уникальные переплеты. Книжки, им переплетенные – это произведения искусства. К нему обращаются из Публичной библиотеки, Духовной Академии, не говоря уже о частных лицах. И совсем уж уникально – он никогда не берет за это деньги. Это его некая благотворительная акция – так уж он любит книги.
Это человек, который не ощущает своего возраста. Абсолютный хулиган. И когда выходили какие-то книги о джазе, фильм «Стиляги», то обращались к Владлену, чтобы спросить у него, как и что происходило на самом деле в этот период в стране, в Ленинграде. Какой был раскрой у брюк, какие были туфли, на какой платформе, где ходили «стиляги», где были их места, — он всё это хорошо помнит.
В мире достаточно жестоком, я бы сказал, — безжалостном, — Владик производит впечатление странное, потому что сегодня уже так себя не ведут: ТАК — не здороваются, ТАК — не общаются, Так — не болеют и ТАК — не любят, как это делает наш любимый Владик…».
Когда-то в 60-х его пути пересеклись с юным музыкантом ДАВИДОМ ГОЛОЩЕКИНЫМ. Сегодня Давид Семёнович – основатель и художественный руководитель Санкт-Петербургской государственной филармонии джазовой музыки, петербургского джазового фестиваля «Свинг белой ночи», джазовый мультиинструменталист и композитор, автор и ведущий многих радиопередач о джазе, профессор Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена, народный артист Российской Федерации, лидер московско-петербургского джазового ансамбля «Четверо», один из самых авторитетных джазовых музыкантов не только в нашей стране, виртуоз-импровизатор, получивший всемирное признание.
Их пути пересеклись в знаменитом оркестре Вайнштейна. Об этом периоде, о своем друге и коллеге Владлене (Вадиме) Неплохе с радостью и нежностью рассказывает ДАВИД ГОЛОЩЕКИН:
— Моё знакомство в том числе и с Вадимом – это было знакомство вообще с оркестром Вайнштейна. Мне было не более 16 лет, я ещё учился в десятом классе десятилетки при консерватории – Матвеев переулок, ДК Первой пятилетки. Его преступно снесли в начале ХХI века, и сейчас вместо него стоит здание «Гестапо» — так называемый второй зал Мариинского театра… Никто из нас, включая и Вадима, не могут это забыть никогда, потому что это было первое знаковое потрясающее место рассвета культуры, возникновения и рассвета оркестра Иосифа Вайнштейна, который был маяком не только нашего ленинградского и петербургского — вообще нашего отечественного джаза. Оркестр Вайнштейна — это был потрясающий оркестр, игравший на… танцах. Здесь собирался народ в пропорции 50*50: 50 процентов — любителей джаза, которые жаждали его услышать, и 50 процентов — любителей танцев — хороших настоящих танцев под хорошую музыку. Этот так называемый танцевальный зал вмещал человек, наверное, триста. Я был приведён туда своими старшими товарищами, в том числе и барабанщиком Станиславом Стрельцовым, с которым до сих пор вместе работаем. Мой приход и приход других музыкантов – это была уже новая смена ритм-группы. Это был 1965 год. А в 1966 оркестр разогнали, но это уже отдельная история, потому что об оркестре Вайнштейна, о его людях, об этой связи, которая продолжается и сейчас в виде дружбы с Геннадием Львовичем Гольштейном, я могу рассказывать несколько часов. Гольштейн был главным человеком, который всех нас собрал, соединил, вокруг которого всё вертелось тогда. Когда был приведён туда, там были саксофонист Михаил Дворянчиков, барабанщик Стасик Стрельцов, пианист Юрий Вихарев, который давно уже ушёл из жизни.
Когда я впервые услышал этот оркестр, то, конечно, абсолютно заболел им. Вот там как раз играл Вадим в качестве контрабасиста. В дальнейшем я следовал всюду за этим оркестром, который перешёл затем во Дворец культуры, кажется, Промкооперация, сокращенно – Промка. Со многими я уже был знаком, на меня смотрели уже как на сына полка, на способного мальчишку, уделяя мне внимание. Мне приходилось иногда и заменять некоторых музыкантов, как пианист знал все партии наизусть и даже пел под контрабас. Заменял иногда и Вадима. Но это было считанные разы. Во всяком случае, я стал сыном «полка» — сыном оркестра. И конечно, на меня производили впечатление все по-разному, я был в восторге от каждого из музыкантов, в особенности от Гольштейна, от Кости Носова, потрясающего трубача. Особенно любил тот момент, когда в течение вечера им позволялось раз или два сыграть квинтетом, небольшим оркестром, это был уже такой особый джаз. Чем меня поражал Вадим всегда — это своей невероятной интеллигентностью, он всегда, понимаете, выглядел очень импозантно, и манеры у него, должен сказать, были такие, которые вызывали восторг и желание подражать ему. Мне казалось тогда, что он старше значительно, а теперь эта разница в пять лет кажется очень смешной…. А тогда, представляете, мне 16, а ему 21. Или 22. Он всегда прекрасно и стильно одевался и играл очень здорово. Поэтому для меня он всегда и в ту пору был легендарной фигурой, такой фигурой, которой хотелось подражать. А потом в 66 году оркестр расформировали, был уже другой оркестр, в котором по разным причинам он уже не играл. Там было какое-то идеологическое разночтение по отношению к музыке, я, честно говоря, тогда не вникал. А я, конечно, мечтал играть в этом оркестре. А то, как я туда все-таки попал – совсем другая и в чем-то даже комическая история…
Спустя годы, Геннадий Гольштейн вернулся снова в джаз и создал оркестр «Саксофоны Санкт-Петербурга». Естественно, это все выросло здесь, все его ученики. Меняется состав, приходят молодые. Сейчас и девчонки даже есть, которым еще 17 или 18 лет. А тогда, 20 с лишним лет назад, мы сделали первое выступление, и Вадим тут же появился. Он тогда пришел и до сих пор не пропускает практически ни одного концерта. Он приходит, слушает, и для него, я думаю, эта связь с тем оркестром Вайнштейна, о той важной части жизни, о которой мы вспоминаем с радостью. Мы видимся, разговариваем, общаемся и радуемся тому, что мы еще живы…
– Его кабинет заведующего музыкальной частью в нашем театре располагается в бывшем кабинете Веры Федоровны Комиссаржевской, где она решала дела в качестве директора. В кабинете теперь Владлена Шмерковича — большой секретер, оставшийся от Веры Федоровны. А по стенам висят афиши, среди которых есть те, с концертов оркестра Вайнштейна.
А вы знаете, он еще переплеты делает – книги замечательно переплетает. Сейчас я вам покажу, какую именную книгу он мне подарил: «Непутевые заметки» называется… И еще «От саксофона – до финского ножа».
– А вы туда что-нибудь пишите?
– Я ничего не пишу, потому что, видите ли, я плохой писатель. Я ее храню – а вдруг?
Мне кажется, для того, чтобы извлекать джазовую музыку, нужно быть очень ироничным человеком и иметь прекрасное чувство юмора…
– Думаю, вы правы. И Вадик тоже невероятно ироничный. Что вы! С ним поговорить – это всегда, понимаете, кончится невероятным смехом. Это мне всегда в нем импонировало, потому что он человек с колоссальным чувством юмора.
– Но, к сожалению, сейчас такое время, когда многие люди не знают элементарных вещей. Когда он шутит, не все понимают, что он шутит.
– Да-а, это очень трудно. И я тоже это так чувствую, что вы думаете, когда говорю с молодыми.
Владлен Шмеркович рассказывал историю, как Довлатов проносил его контрабас, чтобы попасть на эти полузакрытые джазовые вечера…
– Так это в Кировском дворце скорее всего. А еще были вечера в ДК работников пищевой промышленности на ул.Правды (мы называли – хлебопеков), где теперь гостиница «Эрмитаж» пятизвездочная… Там было еще кафе «Восток». Один вечер был джазовым, другой — вечер поэтов: и Довлатов, и Вознесенский приезжали туда… И у меня тоже есть своя история с Довлатовым. Когда меня спрашивают, знаком ли я с ним, я отвечаю, что да, знаком, пил портвейн и мне было 18 лет…
– А почему же тогда говорят, что это было как-то полулегально?
– Да, афиш не было. Никакой внешней рекламы не было. Все передавалось по телефону и было на энтузиазме. Был такой человек Натан Лейтес. Замечательный, потрясающий человек. Не музыкант, но фанат несусветный джаза. Пропаганда джаза – это держалось на нем. В начале 1950-х он организовал «Секцию джаза в клубе любителей музыки», которая в конце концов превратилась в джаз-клуб «Квадрат», просуществовавший 50 лет!
«Квадрат» оказался самым долговечным джаз-клубом.
У Вадика история про контрабас с Давлатовым, а у меня – с нашим поэтом Ильей Резником. В ту пору он был начинающим актером Театра им.В.Ф.Комиссаржевской. и везде ходил с нами: в кафе «Буратино», «Белые ночи», там, где были какие-то джазовые вечера. А я ходил с трубой — тогда на трубе начинал играть. И он постоянно приставал ко мне: «Можно я понесу твою трубу?».. Меня знали – пропускали, а он шел с трубой. Сейчас мы редко встречаемся, он стал очень важный, но иногда я ему об этом напоминаю…
И все-таки: джаз преследовался или нет?
– Строго было одно – каждый вечер мы играли три отделения. И на стене перед сценой обязательно висела такая программа: первое отделение – вальс бостон, второе отделение – падепатинер («Конькобежцы»), медленный вальс, фокстрот… 5-6 вещей должно быть в отделении. И мы должны были железно, стопроцентно придерживаться этого. Сейчас это кажется глупостью, хотя в наше время тоже много глупостей происходит… Так вот, в ту пору это было очень строго. И за этим следило руководство того Дворца культуры, где был этот зал. Кто-то приходил туда потанцевать, а кто-то – послушать классный оркестр. Но, конечно же, это расписание нарушалось без конца, за что Вайнштейн имел неприятности. Его вызывали в Ленконцерт, потому что мы же работали от Ленконцерта. Вот что написано, то и надо было играть, причем даже вещи конкретные: если это фокстрот, то это должен быть Милютин, Слава Седой, Петров, но никакой не Эллингтон, что вы! Даже пластинки, которые были выпущены, две было всего. Там тоже неверные имена, фамилии авторов, потому что иначе никто их бы не увидел. И из-за этого он имел массу неприятностей, и все участники оркестра считались рассадником антисоветчины. За всеми за нами КГБ следило, прослушивались телефоны.
Из интервью с Владленом Неплохом:
«Как говорил Александр Сергеевич Пушкин: «Тогда, душой беспечные невежды /Мы жили все и легче и смелей/ И пили все за здравие надежды/ И юности и всех её затей.» Мы не боролись, не были «идеологическими стилягами» — просто пытались быть свободными. В одежде, в мыслях. К нам на танцы в «Пятилетку» иногда приходил высокий рыжий парень слушать музыку. Парня звали Иосиф, а потом он стал известным поэтом Бродским.
Часто мы играли «халтуры» (и запрещенную музыку) на всяких закрытых вечерах в Академии Художеств, в Доме архитектора, кинотеатре «Великан». И, чтобы туда попасть, один выскоий парень Серёжа Довлатов меня всегда ждал — я ему давал контрабас, и он с контрабасом проходил, как с пропуском. Это было время такое интересное: с одной стороны, нас «стилягами» называли, а с другой стороны, — почти у каждого дома висел портрет Хемингуэя… За нами гонялись комсомольские патрули. Но тогда ещё читали книги, понимаете? «Много званных, да мало избранных» — боюсь, что это так. В те времена мы никогда не были сыты, не было сегодняшнего изобилия. Устриц не было. Сейчас есть устрицы. Но нет Бродского. Но, как говорил Василий Андреевич Жуковский, — «Не говори с тоской: их нет, но с благодарностию: были». Я думаю, — это главное. Печаль моя светла…»
Этот удивительный человек – Владлен Шмеркович Неплох — музыкант, «стиляга», переплетчик, романтик, интеллигент, «врач человеческих душ»….. Его деликатность, добросердечие, доброжелательность и юмор создают в театре неповторимую теплую атмосферу, в которой есть место каждому. И у каждого в театре всегда находится в его сердце место.
Скорбим….