Прошлым летом в Чулимске

6,7 и 14 ноября в Театре им.В.Ф.Комиссаржевской состоится премьера спектакля «Прошлым летом в Чулимске» в постановке Сергея Афанасьева, руководителя новосибирского драматического театра. Накануне премьеры С.Афанасьев ответил на наши вопросы.
Какой смысл вы вкладываете в эту пьесу сегодня? Поему именно ее вы выбрали для постановки и в чем ее актуальность в наше время?
Я не выдумываю смыслы. Все смыслы написаны автором, определены текстом и поведением героев. Я лишь хочу сделать спектакль, в котором артист на сцене будет переживать, а зрители в зале – сопереживать. Это основной закон русского театра, и надо ему следовать. Думаю, что задача искусства и театра в частности – не открытие: все уже открыто, все сказано, все смыслы объявлены и опубликованы. Для меня важно, чтобы театр или искусство усиливали впечатление человека от своей собственной жизни. У нас сейчас проблема с впечатлениями. Мы так много видим и столько знаем! Благодаря интернету все стало банально, примитивно, легкодоступно, и наши впечатления притупились. Если я смотрю хороший фильм, спектакль, слушаю прекрасную музыку – мне это дорого не тем, что я открываю для себя режиссера или композитора, а тем, что мои впечатления от ежедневной жизни становятся ярче и рельефнее.
Когда-то я видел очень хороший спектакль Владимира Андреева, поставленный по этой пьесе в Московском драматическом театре им. М. Н. Ермоловой. Роль Шаманова играл Станислав Любшин. Я долгое время находился под впечатлением потрясающего обаяния этого актера и пьесы, много раз возвращался к «Чулимску», размышлял, собирался даже поставить, но поддался очарованию «Утиной охоты». Тем не менее, всегда знал, что пьеса «Прошлым летом в Чулимске» меня не отпустит.
Что же касается актуальности, то на первом этапе она проверяется таким образом: если увлекаюсь я, увлекаю за собой артистов, — значит, она имеет какой-то современный отклик. То, что сегодня провоцирует нас на переживания, на творческий азарт, на творческий процесс, — заложено в самой пьесе. А зритель потом привнесет что-то свое. Я являюсь посредником между пьесой и актерами. Мы привносим в эту пьесу сегодняшнее дыхание современных людей. Пьеса, которая написана про живых людей и для живых людей, не может быть несовременной. Это и является основным критерием классики.
Чем может быть интересна жителям столичного мегаполиса история какого-то таежного городка и затерянных в прошлой цивилизации людей? Глубокого старика-эвенка, вышедшего из тайги?
Пьеса А.Чехова «Дядя Ваня» имеет подзаголовок: «Сцены из деревенской жизни». И в этой пьесе есть Вафля — почти эвенк, человек, который всё потерял и живет в имении на положении приживала. Дело ведь не в том, где географически и когда происходят определенные события. Вопрос в том, ЧТО происходит… Человек, живущий в Иркутске, переживает то же самое, что человек в Москве или в Лос-Анджелесе. То есть любовь, дружбу, предательство, — эмоции и чувства, с которыми мы сталкиваемся ежедневно.
Вы говорите о героях этой пьесы или вообще о любви? Мне кажется, что в этой пьесе готовой к настоящему чувству оказалась лишь одна юная и искренняя Валентина…. У остальных ощущается какая-то обыденная корыстная любовь…
Там очень много любви, но любви безответной. Абсолютно по чеховской схеме – любовь по цепочке: те, кого любят, — любят совсем других, а те, другие – следующих. Если мы окунемся в этимологию слова «любовь», то все равно не придем к единому мнению. На мой взгляд, в словосочетании «корыстная любовь» есть два взаимоисключающие друг друга слова. Потому что корысть — это не что иное, как альтернатива любви. А любовь либо есть, либо ее нет. Когда мы говорим — «любит», — это значит, что жить без кого-то не может. А мотивы (желание ли это физическое, плотское или духовная зависимость) — это уже другой разговор. Мне кажется, что герои пьесы – и Пашка, и Кашкина, и Хороших с Дергачевым, — все находятся в плену у этого чувства. Когда возникает и физическая, и духовная зависимость от того, кого любят. Если бы Кашкиной была нужна любовь только низменная, плотская, то она бы не докучала главному герою Шаманову вопросами о том, что его мучает, что с ним происходит, не интересовалась бы его жизнью, не жалела бы его… Ей бы хватало ночных свиданий. Если бы Пашка только физически желал Валентину, он бы удовольствовался одной встречей. Но он требует от нее совместной жизни и хочет соединиться с ней «до гробовой доски».
Когда вы ставите новый спектакль, как долго после его выпуска вы находитесь вместе со своими героями? Как вы расстаетесь с ними?
С кем-то расстаюсь сразу, с кем-то – спустя много лет, а с кем-то никогда не расстаюсь. Например, не могу расстаться с чеховскими персонажами. Особенно с Раневской, с персонажами из «Чайки», с Астровым. Я веду с ними постоянный диалог, постоянные беседы. Есть персонажи, с которыми я нахожусь в компанейских отношениях: это, как правило, герои комедий. Мне нравится думать о персонажах из «Женитьбы Фигаро»: я безумно влюблен в Сюзанну, совершенно очарован самим Фигаро, мне очень симпатична Графиня… Обожаю персонажей из толстовской пьесы «Плоды просвещения», хотя, конечно, это не мой круг совершенно. Они безумно обаятельны, и мне очень нравится проводить с ними время в своих размышлениях. Или, например, вампиловская драматургия: я ставил пьесу «Утиная охота», и никак не могу расстаться с Зиловым, находясь с ним постоянно во внутреннем конфликте. Я никак не могу понять секрет обаяния этого отрицательного персонажа, практически подонка. Я страшусь, что какие-то его черты есть, наверное, у меня: оправдывая его, я оправдываю и себя. Происходит некоторое взаимопроникновение: я заставляю себя наделять этот персонаж своими позитивными чертами и, таким образом, подкрепляю его алиби, чтобы он не казался таким уж негодяем…
Что бы вы хотели, чтобы зритель понял, вынес из этого спектакля?
Понимание того, что не бывает хороших и плохих времен. Во все времена жили разные люди, и все времена достойны сочувствия или восхищения, разочарования или очарования, отторжения или приятия. Те времена, в которых происходит действие вампиловской пьесы, — это мое детство, юность. И для моего поколения это самый счастливый период. Во-первых, потому что это связано с юностью и отсутствием опыта, во-вторых, — это ощущение какой-то прозрачности отношений между людьми в противовес известной поговорке о ловле рыбки в мутной воде…. И читая пьесу, мы это чувствуем и видим.
Человек должен ощущать себя не только внутри общего пространства, но и частью общего времени. Я хочу, чтобы мы понимали, что близкие нам по духу и образу мышления люди жили, живут сейчас и будут жить всегда. Я хочу, чтобы что-то взволновало зрителя, заставило по-другому взглянуть на свою жизнь, в чем-то переформатировать отношения с другими людьми и с самим собой, с этим миром. Хотелось бы, чтобы наши чувства каждый раз обновлялись. Мне кажется, что театр – это некая гигиена чувств: когда мы приходим туда, то счищаем бытовой налет обыденной жизни и видим, какие светлые чистые чувства волнуют нас – «чувства, похожие на нежные изящные цветы» (как писал Антон Павлович Чехов в пьесе «Чайка»)